Вообще-то это ориджинский джен "пра вайну". Планируется. А пока не пишется, я туда авто--.



Кусок глюка. Рейтинг не знаю. Тема ебли почти нераскрыта. Мат есть, в количествах.

Спешиально для тех, кто спрашивал, чего я пишу и почему не показываю. Самостоятельной ценности не. Глав. герою - лет 19, если что.



про пользительность ебли с Высоким НачальствомНик выбрался из вязкого, похмельного сна с немалым трудом. Но все же выбрался, выполз, как морская звезда – на берег, и лежал, бессмысленно пялясь в потолок.

В голове, в висках больно колотилось тривиальное: ох, и надрался я вчера.

Вечер припоминался смутно – вот они с бригадой в кабаке, потом к ним подсел особист, чокались, выпили на брудершафт, а потом…? Сюда-то он как попал? И куда это – сюда? И…? («И» лежало рядом, не давая толком раскинуться и, честно говоря, мешало.)

Ник повернул голову.

Человек, с которым он этой ночью делил постель, спал, спиной к нему, с краю. Почти впритык – койка была узкой. Ник тупо поглядел на голое плечо, на светловолосый затылок – и начал стремительно, на хлынувшем в кровь адреналине трезветь. Как же это…?

«Джастин», - тут же вспомнилось шепчущее, щекочущее ухо. – «Просто Джас-тин».

Джастин. Просто. Уй, бля! – он схватился за голову.

Может, не было… ничего? Примерещилось с перепою? И штаны он сам с себя содрал?

Но очнувшаяся от алкогольного наркоза память нудела: было, ох, было. Все было, на что сил и фантазии хватило. Со старшим по званию. Надрался до полного охуения и извращенно выеб. Насчет обратного память милостиво помалкивала. (И то счастье.)

Наверное, он должен был перекорчится от отвращения, ужаснуться своему моральному падению – врал ведь, врал, получается, что никогда и в ни в жизнь, а оказался… Но Ник чувствовал только тупое, похмельное недоумение. Как в паршивой шутке: открываешь глаза – рядом тело. Девушка, как вас зовут?

Джастин. Хоть он его едва не до последнего: сэй майором, вашим благородием.

- Одежда на стуле, - произнес майор, не поворачиваясь. И Нику, словно резкость навели, бросилось в глаза – узкая блестящая полоска на плече. Шрам. У него там по всей спине… – Опохмелка – на столе. Дверь не заперта. А в ванную – туда. И не мешай мне спать. Пожалуйста.

Шрамы эти, старые, затянувшиеся, он целовал. Дурея от нежности и возбуждения. Когда…

А потом потерял сознание. Отрубился. Хорошо, если не прямо на нем.

«Нет, я столько не выпью» - такой вот анекдот, к ебеням. Выпил…

Ему стало невыносимо тошно, но, стоя в ванной комнате (выполз-таки, постаравшись не задеть и стыдливо прикрываясь горстью… нашел штаны, аккуратно, явно не им самим, повешенные на спинку… взял надпитую бутылку – замутило, нет уж, на хер, хотя боль в голове терзала как наказание господне; рядом лежали какие-то таблетки в фольге – сожрал, подумав, сразу две… а когда обернулся – майор, Джастин уже лежал лицом к стене, заняв освобожденное им место… и как они тут поместились вдвоем?), открыв в ванной кран так, чтобы вода – ледяной тонкой нитью, экономьте ресурсы… глядя в зеркальце на помятую, небритую, мутную физиономию – герой-любовничек, блядь, - он продолжал зачем-то терзать свою умученную, скорбящую память.

Выдирая у нее – куски, вспышки-флэшбеки; даже не столько зрительные - телесные, осязаемые, объемные оттиски. Как пили вместе, из горла, передавая бутылку. Как – чисто для смеха («Нет, ты неправильно. А я говорю, неправильно! Хуево, я бы сказал…») – расцеловались в коридоре, оттирая плечами стенку. Как в обнимку ввалились сюда. Свой идиотский, захлебистый гогот – над чем? Все казалось легким, смешным и шальным, сознание плыло, как воздушный шар, переполненный веселящим газом, и тело, сырое, отяжелевшее от выпивки, едва за ним поспевало. Неповоротливое. Онемевшее – даже язык еле ворочался (пока мысль успевала по лихому виражу облететь всю Станцию). Он никак не мог расстегнуться… дай я, дай, сейчас ба-аиньки ляжем… сейчас.

Стой… а теперь получается? Нехуево, скажи?

Получается-получается, – насмешливое, рот в рот, губы в губы. Погоди, у тебя там пу-уговка, пе-етелька, не вижу ни хрена. И, оказалось, что тело не полностью онемело. Что осталось одно такое место, которое, если губами… А затем...

А затем ты его оттрахал. Вернее, сперва он на тебе сверху, в позе наездницы (наездника), а потом ты уже и сам… разошелся, - сообщила память с брезгливой сухостью полицейского протокола.

Татуировку на спине, ниже поясницы, помнишь? Треугольником. Кожу – гладкую, безволосую. Как ты к нему полез, едва не валясь на широкую, ловко, ритмично прогибающуюся спину, прилипая потеющей алкоголем кожей, утыкаясь в плечо, в волосы, ероша их в диком, невыразимом приливе нежности, что-то пьяно бормоча (слова забылись, к счастью, наверное), - и нащупал, нашел, стиснул. И начал делать то, что твои обдолбанные, расторможенные мозги выловили когда-то из паршивой бишной порнухи. Чтоб ему тоже – приятно. И, кажется…

Он, кривясь, понюхал руку. Пахло неожиданно – спиртом, одеколоном.

Вытер. И штаны на стул повесил. Бутылку поставил. Укрыл. Ебена мать. В-везет тебе, Ник Дикон, на участливых блондинок. А уж стоит-то на них как!

Самое странное – вспоминалось-то без особого омерзения; будто так и надо было: выпил и выеб. Но «было» – вчера, а сегодня он испытывал дикую неловкость и, пожалуй, стыд. Даже не перед собой…

- Да задолбали трезвонить, - донесло из-за стенки звучное. – Еб-б вашу мать, а поспать…! Да? – Голос изменился, стал ниже, почтительнее. – Да, сэй?

Ник невольно прислушался (стенки как картонные), потом спохватился – что ж он так, торчит в сортире, ему бы съебать, пока этот… Но «этот», как словно услышав, распахнул дверь.

Нда. Видок у него оказался не свежей, чем у Ника. Особенно хорош был матерый лиловый синяк – похоже, майора крепко припечатали в челюсть. Ник, что ли, долбанул, прежде чем. Мол, не лезь, пра-ативный? Память ничего такого не подсказывала; не помнил Ник Дикон этого, попросту говоря.

И майор, видимо, тоже. Или ему было не до того. Майор сиял, словно ему только что сообщили о внеочередном звании.

- Дьяченко, ты еще здесь? Слава богу. Значит, так. Мне сейчас отзвонил Полиграф… эээ, сэй начальник службы безопасности, в общем. – Он широко, шало заулыбался. – Хиррман накрыли.

Кого? Что-то знакомое: хррр…

- У вас плановый вылет когда?

- Послезавтра.

- Это хорошо. Значит, сейчас на корабль, капитану и быстро, быстро под заправку. Передай: два-семь, зеленый вверх, запомнишь? Прямые координаты я вам потом сброшу, через цээс, коридор… ладно, это Аррола сам сообразит.

- Сэй ард-майор, а что за герман?

Он был уже в комнате, поспешно натягивал мятую, провонявшую спиртным одежду. Шнуроваться – некогда, энтузиазм майора передался и ему. А тот, обычно спокойный, только что не метался по комнате. И хотя на нем было всего ничего, покрывало наброшенное, называть его «Джастином» Ник бы уже напрягся.

- Хиррман – эт-то такая замечательная штука, это транспортный караван по-нашему. Или эвак. И по нему эсэски Кинерария и Аманта – вот так вот, - он сжал кулак, - в упор. Подловили сучек. И сейчас все барахло с трупами вперемешку дрейфует своим неспешным ходом. Понял теперь?

Ник понял. Как не понять – ни первая ходка.

Крупная рыба.