суббота, 22 сентября 2007
Ацтеки, нехорошие жуки и многа букав.
Первые части
тут и
тут. Закрывать вообще не буду, лень.
читать дальшеОт Святого Квартала – на восток, в квартал Ацтакалько.
Оттуда на лодках до рыбацкой Чиконаутлы.
Дальше – только пешком.
Господин Пинотль оказался грузным, но все-таки крепким мужчиной под пятьдесят. Говорил он быстро, словно откусывая слова. Под ногтями у него въелась грязь.
– Здесь будет озеро. Как во времена древних странствий, когда предки дошли до Толлана. Господин Уицилопочтли решил показать, как будет выглядеть новая родина мешика, и повелел предкам запрудить реку. Река разлилась и заросла тростником. Здесь тоже будет озеро. Но, конечно, поменьше…
От Уаштепека – на восток, вернее – на юг. Через земли Тепейякака, края госпожи Тонанцин, мимо враждебных тлашкальцев, через действительно жаркий (и неспокойный) Куэтлаштлан – на перекресток дорог Точтепек, Заячий Холм.
– Здесь… – Шикотенкатль чертил прутиком в пыли, – дороги расходятся. Одна идет на берег океана, в Анауак Шикаланко. Другая – в Анауак Айотлан. Там богатые торговые города – Теуантепек, Мазатлан… Шоконочко!
– Ну? А дальше?
– Дальше уже земли майя.
Яотль поводил пальцем по рисунку.
– И как ближе?
– Одинаково далеко, – откликнулся Шмель.
– Здесь знаю – пополоки, миштеки и…
– Сапотеки.
– А там?
– Тотонаки.
– За ними что?
– Акалан…
– Никогда не слыхал.
– Там уже люди чонталь, майя.
– Нам туда, выходит?
– Нет, нам дальше.
– Ладно. Идем через Шикаланко.
За Точтепеком начались чужие, враждебные земли.
Здесь нападали и на купцов.
В Шикаланко, месте, где сменялись языки, Яростный Шмель посоветовал переодеться на местный лад. Перевязать маштлатли попроще, без узлов, а мешикские плащи припрятать. Или продать. (Впрочем, стояла такая тяжелая жара, что тилмантли давно перекочевали во вьюки). И разжиться новыми сандалиями – старые-то поизносились.
А небо с каждым днем казалось все выше, и солнце все жарче…
Юг – страна кровавых богов Уицнауа, противников Уицилопочтли.
– А бабы у них – во! – все косоглазые! – Ицтли поднес палец к переносице, показывая, насколько. – И головы спереди плоские. Носы крючками. Ну, как – ты же видел? – у уастечек!
Рассказывал Ицтли увлеченно и будто со знанием дела. Хотя голову можно было сломать, соображая, где мойотланец успел близко познакомиться с женщинами майя. В последнем городке, где имелась торговая община науа, Яотль строго-настрого запретил своим орлам высовываться в городе. Куда-то кроме рынка. На рынок, сопровождая купца, было можно.
А Ицтли продолжал разливаться:
– Лица красят как… как шлюхи – это ты верно сказал. А на теле у них такие…
Яотль бросил слушать. Эту сказку Ицтли рассказывал уже не в первый раз, но слушателям словно бы не надоедало. Понятное дело, места были дикие, из развлечений – только пожрать и спать завалиться (и спать желательно в полглаза). Он видел, что парням немного боязно, и они спасаются, представляя, как наконец доберутся до обжитых мест. Где будет крыша над головой, баня и – ну да, конечно! – женщины.
Косоглазые…
Яотль в задумчивости прикусил зубами прутик, который давно вертел в руках. И сплюнул – зеленая кора была горькой.
– А мужики у них тоже, как уастеки, голышом ходят?
…Сперва, увидев Ицтли, он обрадовался ему, как родному. Как же! – считай, рядом росли, в соседних поселках, вместе уток гоняли… (Хотя, в действительности, дружбы между ними никогда не было. Ицтли, который был моложе Яотля на пару лет, считался дурачком – за привычку гримасничать и без причины разражаться глупым хохотом.) Позднее они снова встречались – в военной школе в Молонко, где Ицтли опять-таки вел себя, как дурной койот. Вроде бы мать отправила его в Мешико в обучение к родственнику-плетельщику, но никакой склонности к ремеслу или к учебе Нож не выказывал, всем занятиям предпочитая бить уток из пращи. Доблесть же и усердие он проявлял, в основном, в ритуальных драках с учениками жреческого кальмекака. И даже прославился тем, что, окруженный, отбивался от врагов их же скамейкой. Которую потом торжественно, с песнями поволокли в тельпочкалли. Герой лежал на ней пластом и только охал, хватаясь за сидение. К чести товарищей, уронили его по дороге всего пару раз.
В остальном, парень был никчемный. Одно слово – шут.
Однако в войне с тотонаками Нож, которого взяли обычным носильщиком, к удивлению приятелей и земляков, вдруг отличился в первой же схватке.
«Я», – рассказывал он, махая руками, – «гляжу – бежит. Драпает! Я – следом. Хвать его за волосы – и ну охаживать! Вот так и постригся». – И Ицтли довольно хлопал себя по маковке, с которой после этого подвига срезали мальчишескую прядь.
И вот, получается, снова свиделись.
При новой встрече Ицтли оказался пятнистым, как ягуар. Синяки были темные, недавними. Яотль напрямую спросил, кто его так и за что.
– Да из-за бабы…
– С кем-то бабу не поделил? – Яотль уже знал, что приятель женился (и успел обзавестись потомством), и не мог взять в толк, о чем это он.
– Да из-за мертвой…
Похоже, дела у Ицтли шли неважно, раз он попытался украсть мертвое тело, выставленное перед погребением. Считалось, что пальцы и волосы умершей роженицы приносят удачу в бою. Но Ножу не повезло – его поймали и хорошенько отходили родственники покойной. Еле ноги унес.
(Позднее, наглядевшись на выходки Ицтли, Яотль заподозрил, что тело этот удалец воровал отнюдь не для себя. И помоги боги, если не для продажи какому-нибудь злому колдуну.)
Но если встреча со старым знакомым была, по крайней мере, приятной – они дружески обнялись и немного выпили, – то прочие орлы из охраны купеческого каравана в нем никакого энтузиазма не вызывали. Да какие это орлы? Лучше сказать, сброд, вороны. Трое из них были слишком стары, пятеро – молоды, недавно подстрижены, а еще двое…
– Шолотль! – воскликнул Яотль в изумлении. Потом поправился: – И кто из вас двоих – бог Шолотль?
Близнецы даже не улыбнулись. Выглядели они одинаковыми, как два зернышка из одного початка. Или как две змеи. Яотль, вскоре отчаявшись их различить (особенно в спешке или издалека), так и начал к ним обращаться.
– Ане, коатле! Эй, змея! – Или: – Эй, змеи! – если близнецы оказывались рядом.
Те, похоже, не обижались. Надо думать, к двадцати годам они привыкли к подобным насмешливым кличкам. Правда, когда пошутить над ними вздумал один из молодых, Айотль, близняшки, быстро и лишнего слова не говоря, скрутили его и попинали в живот. Один держал, другой пинал. После этого Яотль вполне успокоился – обычные парни.
Не то, что вон тот… шип в заднице.
Вон он – сидит в сторонке от остальных, с купчиной беседует. Наверняка, язык учит или расспрашивает про чужие обычаи. Сам Яотль, конечно, попробовал выучить наречие майя, но дальше нескольких слов не продвинулся. И вообще рассудил - зачем это нужно, если есть переводчик? Зато Нецауальуицицилин старался за двоих. Пожалуй, даже за весь отряд. Остальные удальцы тоже, надо сказать, не страдали желанием ломать язык о непривычные слова.
Но вот Колибри – другое дело. Колибри был из пилли, родовитых вельмож. Наверняка, обучался не в простом тельпочкалли, а у жрецов в кальмекаке. Там, видать, его и приучили вести себя, как подобает жрецу. Разве что одеваться почище и умываться почаще. То, что Яотль думал об учениках кальмекака, которым (здоровым парням!) под страхом смерти запрещалось водиться с девицами, он разумно держал при себе. Впрочем, при виде Уицицилина даже такой зубоскал, как Ицтли, благоразумно прикусывал длинный язык. Уицицилин был Орлом, рыцарем Солнца. Как про таких говорят? «Храбрец, покрытый шрамами и краской, бравый, отважный…» Боевой раскраски на Уицицилине сейчас, разумеется, не было. Зато шрамов наблюдалось даже чересчур много. И не таких, которыми старые орлы перед молодежью гордятся.
Все уши изрезаны. Бедра истыканы. Ноздри поцарапаны. Язык неоднократно проколот.
То ли Колибри был сильно набожным, то ли много грешил и часто каялся.
Яотль все-таки склонялся к первому. Эдакий тихоня (смешно, Орел – и тихоня), если и подумает нечаянно срамную мысль, то немедленно наложит на себя суровое покаяние. Однако его ли, Яотля, дело? Главное, чтобы этот Голодный Колибри с постами не переусердствовал и всю кровь себе не выпустил. Чтобы оружие мог держать. С этим пока все было в порядке. Не только держал, но и махал очень бойко. Проверено.
Куда больше Яотля раздражало, что рыцарь-куаутли постоянно о чем-то переговаривается с купцом. Нашел себе, понимаешь, дружка - почтеку! Родом из Тлателолко, то есть, вдвойне подозрительного типа. (Что тлателолканец забыл в городе мешика, скажите на милость?) Предположим, господин Сиуакоатль ему доверяет. Но это не значит, что и Яотль тоже должен. Он вообще был о купцах крайне низкого мнения. Что за занятие для мужчины – торговать? Воевать – понятно, богоугодное дело. Землю копать – тоже, иначе люди с голода умирать начнут. Быть умельцем, ремесленником, тольтекой… дело не совсем мужское, но по-своему почетное, тольтеков сам правитель привечает.
А купец?
Там украл, сюда притащил, здесь людей надул?
Недаром сами купцы своего занятия стыдятся и называют себя «тайными воинами». Дескать, мы тоже орлы, только переоделись индейками, чтобы обмануть чужестранцев. Ходят скромно, одеваются нище… А как пощеголяешь? Особенно после того, как уэйи-тлатоани нескольких купцов, что наряжались не по чину, милостью своей голыми пустил, а их одежду и имущество показательно раздал ветеранам. Яотль решение правителя глубоко одобрял.
Словом, к Шикотенкатлю он присматривался. Тот оказался совсем не так прост, как притворялся. Из Теночтитлана с ними вышел целый караван носильщиков, которые несли во вьюках и корзинах ткани, ножи, поделки из северной меди и прочие ходовые товары. К Шикаланко караван растаял, как соль в воде. Конечно, одного раба загрыз ягуар, одного укусила змея, а еще двое, скорее всего, дали деру, дойдя до родных краев, но остальные остались в городах и поселках, через которые прошел караван. В ответ на расспросы Шмель неизменно отвечал, что очередного носильщика продал. Или подарил. Отдал в долг. Оставил на рынке торговать самостоятельно - на обратном пути, мол, подберем. Что подберут, Яотль не сомневался. Вот, значит, как купцы ведут свои тайные войны – оставляют «мышей» в чужих краях, чтобы те по зернышку собирали полезные сведения: какое здесь войско, какое оружие, думают ли воевать…
Правильно говорят – где прошли купцы, там вскорости жди воинов. Ну, а если у местных хватит ума напасть на мирных торговцев, кара тем более не заставит себя долго ждать.
Однако, к некоторому огорчению Яотля, на них не нападали. Ну, и где же знаменитые опасности дальних странствий? Дорога больше напоминала прогулку; в городах их неизменно ждал приличный ночлег и некоторые развлечения. (Последними Яотль, благопристойно дотерпев аж до Точтепек, после торгового перекрестка решил не пренебрегать. Земли были чужие, надолго они не задерживались, а продавцы и посредники, крутившиеся вокруг постоялых дворов и рынков, предлагали товар на любой вкус. Где тут было сдержаться?) Только раз удалось всерьез распотешиться – на караван, вернее, на его растянувшийся хвост напали горные разбойники. Дело было не доходя до Семпоуаллана, в стране тотонаков. К несчастью для разбойников, Яотль держался как раз в хвосте, тащя тюк с провиантом. Стрела вонзилась в мешок. Яотль мигом – долго соображать не было времени – сбросил его, перехватил половче дорожный посох и…
В общем, разбойникам не повезло.
Двух выживших после стычки Колибри предложил связать и отвести на суд в ближайший город. Но Яотль, заявив, что их всяко казнят, так чего же тянуть, велел Оллакатлю и Теачкау оттащить их к обочине и разбить головы камнями.
После этого в разбойниках Яотль, можно сказать, разочаровался. Были они какими-то малахольными, грязными, нестрашными. И напали, похоже, в основном, от отчаяния - как нападает вконец оголодавший койот. Больше ничего страшного и опасного по дороге каравану пока не попалось. Так что уважения к ремеслу почтеки у Яотля не прибавилось ни на фальшивый боб. При всей почтительности и скромных манерах Шикотенкатль был каким-то увертливым, скользким, себе на уме. Даже молился не обычным богам, а своему посоху. Вот так – в землю воткнет и кланяется. И сынка приучал. Надо сказать, что с почтекой шел его сын, мальчишка лет двенадцати с громким именем Кечолли, то есть Розовая Колпица (красотой этой птицы он, однако, не отличался). В таком бы возрасте с оружием начинать играться, а не учиться бобы на зубок проверять. Парень был шустрый, непугливый, толковый; на охоте ловко сбивал птиц из пращи. Яотль, глядя на него, испытывал что-то вроде жалости – загубят торгаши паренька. Начал его потихоньку приваживать, рассказывать про сражения и прочие мужские забавы. Даже честно рассказывал, не привирал – действительно страшно, особенно в самый первый раз. Потом ничего, привыкаешь. Парень слушал, как все мальчишки в его возрасте, - развесив уши и забывая дышать (сам вид рассказчика был красноречивей любых слов). Яотль одолжил лук у Оллакатля, показал, как надо стрелять. Подколол: «Что ж тебе папаша такой не купит?» Кечолли насупился…
На другом привале Яотль отвел его в сторонку, выдал крепкую палку и принялся показывать приемы – так меч держишь, так отбиваешь. Теперь сам… Мальчишка явно старался.
А потом…
Потом все закончилось. Кечолли к нему больше не приближался. Зато подошел Яростный Шмель и самым вежливым голосом объяснил, что спасибо, конечно, но господину не стоит заниматься с его мальчиком. Что незачем мальчишке голову забивать – он единственный сын и унаследует дело отца. Что война – это, конечно, замечательно и угодно богам, но увы, надо же кому-то ходить за красивыми перьями для щитов и флагов, за нефритом, за красками… ведь так?
Яотль сперва разозлился.
Затем плюнул: пусть живут, как хотят.
А Кечолли с тех пор смотрел на него как-то испуганно. Неизвестно, что папаша наплел ему, но, видать…
- Ааааааа!
Яотль вскочил.
- Что орешь? Ягуара увидел?
Мапач, старый слуга Шикотенкатля, уронил хворост и громко вопил, почему-то тыча пальцем в землю.
- Паук укусил? Змея? В чем дело?
- О, цицимиме! – выдавил старик, обводя сбежавшихся воинов полоумным взглядом. – Пинауицли!
- Где?!
- Дай посмотреть…
- Не глядите, дороги не будет…!
Но удальцы уже во все глаза уставились на большого красноватого жука.
- Действительно «позорник», - произнес Уицицилин и поджал губы.
- Всё. Теперь дороги не будет…
- Тихо, вы! - Яотль присел на корточки и пихнул жука палкой. Тот перевернулся на спину и судорожно задергал лапками. – Что орем?
- Так пинауицли… к несчастью… к неудаче… к смерти!
Даже Яростный Шмель покачал головой:
- Дурной знак.
Знак действительно был крайне поганый.
- Ага, - произнес Яотль. – Кто-нибудь видит тут дом? – и огляделся по сторонам.
Все признались, что нет.
- Больные среди нас есть? – продолжал гнуть свое Яотль.
Никто не признался, что болен.
- Так какого… вы разорались, словно бабы на рынке? Никто не болен, дома нет, полз жук сам по себе…
- Испытать бы надо…
- На! – Яотль сунул Ицтли палку. – Испытывай. Валяй!
Нож не стал возражать, бросился рисовать крест. Посадили в середину жука. Тот подумал и пополз прямо. Судя по закатному солнцу – прямо на север, в Страну Мертвых. Снова поднялся гвалт.
- Тихо! – Яотль еле сдерживался, чтобы не наступить на проклятую букашку, разом положив конец всем дурным предзнаменованиям. Но не наступил, поопасился. – Надо волоском испытать…
Жука спеленали как пленного (ниткой из плаща) и подвесили к ветке. Довесит до утра – значит, простой жук, не вещий, значит, зря крик подняли.
Наутро жука не оказалось. Исчез вместе с ниткой.
Может, птица склевала.
Но не поворачивать же из-за какого-то жука обратно?Извините за многословность...
@темы:
про индейцев,
графомань
-
-
22.09.2007 в 00:35-
-
22.09.2007 в 00:36-
-
22.09.2007 в 13:44-
-
23.09.2007 в 10:58-
-
24.09.2007 в 11:29хорошо но мало
-
-
24.09.2007 в 16:36-
-
24.09.2007 в 17:03-
-
24.09.2007 в 17:07-
-
24.09.2007 в 17:11Небось накостыляют?
-
-
24.09.2007 в 17:14-
-
24.09.2007 в 17:15-
-
24.09.2007 в 17:19-
-
24.09.2007 в 17:25-
-
24.09.2007 в 17:48-
-
24.09.2007 в 17:48-
-
24.09.2007 в 18:25