Ходить на слэшкон с мигренью - это была плохая идея. Туда еще и коньяк - это кошмарно плохая идея. Уныло слонялась по фойе, заглядывая в бейджики. Заодно выяснила, что у меня плохая зрительная память. Еще хуже, чем я думала. Даже Идари узнала с трудом - настолько она похудела. Вот так бродишь, а вокруг одни незнакомые физиономии, а я интроверт или кто? В общем, после клипа Mittas позорно сбежала в общество Пелевина.
Дядя из Крылова не ответил. Наверное, текст показался хреновым неформатным. Впрочем, как-то все равно. Настроение окончательно запаршивело.
Такое чувство, что Витя П. Пелевин скурил вприсядку блог Константина Крылова. Что-то материал этих пифагорейских пифагоровых велосипедок выглядит до боли знакомым. (кажется, что вот-вот сейчас из-за поворота сюжета выплывает Дм. Быков под ручку с чертом) История о том, как к автору явились дэвы, дооо.
Аффтарам - читать и каяться. Остальные смогут приколоться со стеба над Акуниным и, кажется, Роланом Бартом. Наверное. Цитата дня: буддисты сейчас тоже совершенно ебанутые пошли, от них чего хочешь ждать можно.
Если бы я хоть настолько интересовалась католицизмом, я б, наверное, сочинила повесть о Бернардино Саагунском (написала же Ершова биографию Ланды и неплохую). Не только потому, что сабж был так хорош собой, что братцы-фрранцисканцы его только что в паранжу не наряжали, но потому, что он обучал ацтеков стихи на латыни сочинять. И чтоб вы думали - успешно. Вот представляете - всего 20 лет, как Теночтитлан пал, а молодежь уже на языке Вергилия лопочет. Боже мой, боже мой.
Утром смотрела сон про инициацию (кошмарный и совсем в моем стиле), а, проснувшись и продрав глаза, обнаружила в ящике письмо от "Крылова". Крылов хотел "Крошку Мод". В виде романа на 15 алок. Поняла, что сон продолжается. Это же повесть.
У Веллера в новом сборнике есть ох.. ох.. удивительно смешной рассказ про Горбатую гору по-монгольски. Нефритовые стержни фигурируют. Если попросят, отсканирую и выложу, хехехе.
МОНГОЛЬСКОЕ КИНО
Было время — все кинозалы Советского Союза были оснащены цитатой из Ленина — золотом по алому: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино». Народу было неведомо авторское окончание сентенции: «...ибо оно одно вполне доходчиво до малограмотного пролетариата и вовсе неграмотного крестьянства». Вторая половина поучения, как оскорбительная для победившего класса-гегемона, была отрезана бережными хранителями ленинизма. А вот для той самой доходчивости. Так кастрируют быков или коней для большей пользы в хозяйственной работе. Не торопитесь завидовать посмертной славе гениев. И польщенный произведенной над ним операцией народ, уважительно ходя в кино, радовался значительности своей кинозрительской роли. А начальники, лидеры, партийные секретари и прочие вожди в масштабах от вселенной до дуршлага, тужась, изготовляли ему /духовную пищу. «Ленин в Октябре», «Член правительства», «Партийный билет», «Если завтра война», «Человек с ружьем», «Секретарь райкома», «Подвиг разведчика», «Подпольный обком действует», «Бессмертный гарнизон», «Три танкиста», «Четыре танкиста и собака», «Истребители», «Торпедоносцы»... Партия — тогда еще не «Единая Россия», а просто — Партия, она же Коммунистическая Партия Советского Союза, — заботилась о важнейшем искусстве всерьез. Маститый кинорежиссер имел статус олигарха. Денег отваливали из казенного кошта немерено. Когда Запад увидел Бородинскую битву Бондарчука в «Войне и мире», у Голливуда похолодело в животе: когда-то у Наполеона было меньше солдат. Путь к экрану будущие звезды прогрызали зубами, преодолевая тошноту в нужных постелях и на партийных собраниях. Художественные советы и приемочные комиссии бдели тщательнее контрразведок. Вырезали, выстригали, выбрасывали, запрещали и клали на полки. Режиссер была второй по смертности профессией после шахтеров. Стенокардия называлась режиссерский геморрой. Но фильмов было до фига-а. Отошла сталинская заморозка, вкачали бабло в благо советского народа строителя коммунизма, и стали выпускать сотни фильмов в год. Иностранщина была редкостью; исключением! Хавали родное, и навоз был усеян жемчужинами! Курочка по зернышку клюет, а весь двор в дерьме. И вот это родное стало приедаться. Партийное целомудрие как-то отягощало. Дети в кино рождались от поцелуев. Тело в купальнике приравнивалось к сексуальной сцене, а сексуальная сцена — к антисоветской диверсии. Кинопограничники с овчарками ничего подобного близко к экрану не подпускали. Н-ну, разве что иногда в иностранном кино, чтоб показать растленность их падших нравов... ну, и намекнуть, что мы не чужды широкой терпимости даже в этом... Когда Бриджит Бардо спиной к залу вставала из ванны, ряды очей незрячих пучились от невозможности этой картины! Когда обнаженные плечи Трентиньяна и Анук Эме двигались в такт над одеялом — влюбленные пары в темном зале стеснялись смотреть друг на друга; это было беспрецедентно, степень откровенности сладко шокировала... Своих фильмов было завались, но по части клубнички больше все предлагали вывоз удобрений на поля и выплавку чугуна. И многочисленные внутрисоюзные и международно-социалистические (полумеждународно...) кинофестивали убаюкивали, усыпляли и заставляли грезить в темном зале совсем о другом. Моральная цензура довела воздержанием и намеком потентный народ до того, что ритмичный вход поршня в цилиндр вызывал циничный гогот подростковой аудитории. Да-да, это вам не реклама прокладок, когда вся семья мирно ужинает перед телевизором. читать дальше...И вот Ташкент, и жара, и плов, и тюбетейки, и речи, и такой азиатско-социалистический международный кинофестиваль. Оу йес! Фильмы в те времена были хорошие, плохие и китайские. Эти просто боролись за надои в кооперативе и говорили голосами будущих аргентинских мыльных опер. Мыло про борьбу с воробьями и гоминдановцами. А также вьетнамские, северокорейские, монгольские, египетские и сирийские. А наши-то гении! — шедевры таджикские, узбекские, туркменские, киргизские и казахские. Надо заметить, что расизм в СССР был скрыт не слишком старательно и носил чаще форму добродушной иронии. Типа: «Этих рок-звезд мы объелись, но вот когда вышла ваша обезьяна в полосатом мешке и стала играть на лопате — вот это было да!» А в жюри сидят московские товарищи вполне правящей национальности и культурной ориентации. Нет-нет, смуглые там в президиумах представляют большинство, но это большинство все больше расположено по периферии плюс один-два в центре, как цветки в клумбе. А руководящее ядро — наши московские товарищи с ленинградским и минско-киевским подкреплением. И смотрят по пять фильмов на дню. Ужас! Как тут не пить? И пьют, и вступают спьяну в дикие связи, пропадают в городе, теряют копии, растрачивают командировочные и икают в президиуме; и все это вместе и называется кинофестиваль. От скуки свело судорогой те маленькие мышцы, которые поддерживают веки над глазами. Глаза бессознательные. Лицо обвисло вниз, как у спаниеля или Героя Советского Союза летчика Анохина под восьмикратной перегрузкой. Показ фильмов сопровождается, естественно, синхронным переводом на русский. По загадочному закону природы: чем хуже и скучнее фильм — тем гаже и дебильнее делается голос переводчика. Интеллигентные люди с высшим университетским образованием вдруг начинают лживо гундеть, бухтеть и жужжать, как трансформатор, который сверлят бормашиной. Каверзная причина в том, что переводчик тоже человек, и если ему что-то сильно не нравится, его эстетическое чувство оскорблено, он презирает свою долю и оплакивает судьбу, и эти вибрации подсознания изменяют голос до непереносимой мерзости. И вот такими голосами они читают перевод фильма. И все понимают, что смотреть и слушать этот ужас — грязная тяжелая работа, и большие деньги членам этой посиделки платят не зря. То есть объем и тяжесть работы мерится степенью накопленного отвращения к ней. Это вообще по-нашему. Короче, в аппаратной очередной монгольский кир-дык. Ача-башлы. Жюри профессионально засыпает с момента наступления темноты. В зале пусто, как на палубе авианосца. А переводчика — нет! Ну, обычный момент, остановили ленту, побежала искать. Что-то долго. Тоже бывает. Оргзадержка. Но в президиуме жюри сидят сегодня особенно серьезные товарищи. Из Министерства культуры. И так далее. Прибегают девочки с тугими фигурками, как любят руководящие товарищи, и шепчут панически. Нет нигде монгольского переводчика. Не то кумысом залился, не то монголку себе нашел в недобрый час, не то барана встретил и принялся рефлекторно его пасти. А только монгольское нашествие на Ташкент терпит фиаско. При Чингиз-хане давно бы сломали такому переводчику хребет. Н-ну... Кидают клич — кто может заменить? В сущности, все монголы братья, причем русским, их в школе учат, пусть режиссер и переводит, где он? И — ах! Монгольская группа еще не приехала. А режиссер вообще летит из Берлина. Перестановки в программе. Это вообще внеконкурсный показ. Заменять фильм? А для другого где переводчик, а где группа, а где кто?.. Рабочая суета: мечутся наскипи-даренно и сулят смерть друг другу. Мысленно взорвали Монголию. Свет зажигается и гаснет. Висит клич. Все переводяги братья. Про грудь и амбразуру. И одна тугая девочка с карьерным хотимчиком в честных глазах говорит застенчиво: а давайте Володю Познера попросим... я могу попробовать его найти... Это сегодня старый лысый Познер начальник Телеакадемии и навяз в экране. А тогда молодой волосатый Володя был статный красавец на все случаи жизни. И профессиональная легенда парила над ним, как орел над Наполеоном. Мама у него еврейка, папа француз (или наоборот), дедушка американец, бабушка русская, гражданства французское, американское, советское, швейцарское и еще одно, и говорит он свободно на французском, английском, немецком, испанском, арабском, еврейском, а на всех остальных читает без словаря и объясняется на бытовом уровне. Человек фантастической биографии: жил в Третьем Рейхе, в Алжире, в деголлевской Франции, в Америке, и везде работал на радио и телевидении на местном языке. Папа у него был советский разведчик, а мама левая интернационалистка (или наоборот). Девочки стучат каблучками и стреляют глазками вдоль коридоров и кулуаров, щебеча и придыхая про «Эколь нормаль» и «Стэнфордский университет», возвращение европейских коммунистов на родину пролетариата и редакцию международной пропаганды московского радио. Конец всему! Биография Познера действует на поклонниц, как валерьянка на кошек. И они выскребают снисходительного Познера из сусека, пропитанного веселым запахом местных напитков и женских духов. Монгольский? отчасти! как откуда? я не говорил? — полгода работал в Монголии от Си-би-эс, язык несложный, американцы за него надбавку платили, а китайский еще в Харбине, с родителями жили, близкие языки. И рослое тело волокут на девичьих плечиках вдохновенно и пристраивают за пульт. Пусть блестящий московский журналист и феномен подработает переводом. Тем более эта фигня на одну прокрутку. Отмашка, луч аппарата, и в темноте Познер включает свой обаятельный мужественный радиобаритон. А на экране — бескрайняя монгольская степь, переходящая уже вовсе в бесконечную пустыню Гоби. Стадо овец — как горсть мышей на футбольном поле. Юрта, дымок. Пастух верхом на лошадке, которую в Англии называют пони, только эта лохматая. Лицо пастуха — молодое, вдохновенное, юно-героическое. И с протяжной дикой тоской и заунывной страстью он поет: горловые рулады:
— Любовь настигла меня в жаркий день. Она сладка, как чистый ручей. Нет выхода печали моего сердца. Вдалеке таюсь от людей.
«Это ж надо, — тихо делится в темноте один из руководящих товарищей. — Прямо японские танки... или хуйку...» В общем, ценитель восточного искусства. Пастух поднимает к себе в седло ягненка, рассматривает его, дует в шерсть, целует в милый ягнячий носик и отпускает со словами: — Ах, не тебя бы я хотел так целовать!.. — переводит Познер своим приятным баритоном, но с той особенной механической ровностью интонаций, которая свойственна в кино синхронистам, все внимание которых занято переводом смысла, а на эмоции и интонации сил и времени уже нет. Из-за сопки выезжает крошечная далекая фигурка и медленно превращается во встречного всадника. Этот постарше, лицо резче, вид серьезный. Явный степной руководитель. Поравнявшись, они обнимаются, не сходя с седел, и младший говорит радостно: — Как я истосковался, пока тебя ждал! А старший, улыбаясь в морщины, отвечает: — Я считал минуты до нашей встречи! На следующем кадре младший загоняет овец в загон и кричит во все горло: — Вернулся мой дорогой друг! Вернулся мой дорогой друг! Эта горячая дружба немного забавляет не успевших уснуть зрителей. Все-таки эти монголы очень наивны в своем социалистическом оптимизме. Младшие братья, чего взять. Два наших пастуха сидят и пьют чай у костерка. Старший прихлебывает и говорит: — Горяч, как твой поцелуй. Младший отхлебывает и говорит: — И жжет внутри, как твои ласки. ??? У зала исчезает как-то желание спать. Люди медленно осваиваются с услышанным. Фразы в контексте... нетрадиционны. Налицо асинхронизация видового и звукового ряда. Это... собственно... как понимать? И вот наши двое монголов лежат рядом под одеялом. Над ними — мечтательные звезды, отражаются и мерцают в задумчивых глазах. Познер чуть откашливается и переводит: — Я так счастлив, что судьба подарила мне еще одну ночь с тобой. И ответ: — Я знаю, что это нехорошо. Даже преступно. Но ничего не могу с собой поделать... — Иди ко мне, дорогой, иди же скорее... Все. Зал затаил дыхание. Иногда чей-то судорожный вздох и всхлип. Неужели???!!! — Так, — говорит Познер. — Если переводить дальше, я прошу указания. Там текст эротического характера. — Переводи! — сдавленно командуют в темноте из президиума. — Глубже, — с механическим бездушием робота переводит Познер. — Твой нефритовый стержень силен. Утро, солнце, овцы, степь, двое в седлах: — Тебе было хорошо со мной? — Мне еще никогда не было так хорошо. Обвал. Ужас. Сенсация. Не может быть!!! Вот это засадили братья-монголы!!! Извержение вулкана, взрыв фестиваля: полнометражный художественный фильм о гомосексуальной любви двух пастухов, коммуниста и комсомольца, в далеком монгольском скотоводческом колхозе. Всем как по шприцу адреналина засадили. Затаили дыхание, и глаза по чайнику, ушки к макушке сползли и растопырились. Поймите, это были те годы отсутствия секса в СССР, когда в последнем слове на суде огребающий свой срок знаменитый режиссер Параджанов саркастически произнес: «Все может простить Коммунистическая Партия, но половой член в заднем проходе — никогда!» И получил десять лет лагерей. Н-ну мы не говорим уже, что в Средние века гомосексуалистов сажали на кол. Уважение к меньшинствам тогда было не в моде. Тогда и большинство-то в грош не ставили. Но вообще это все — статья за мужеложество. Что делать?.. В президиуме — свист и шип, словно змеи совещаются. И вердикт шепотом: Черт их знает, этих диких пастухов... кто там с козами живет, кто с кем... Товарищи, это первый монгольский полнометражный художественный фильм на нашем фестивале. Надо поддержать. У них тоже отборочная комиссия, партком, международный отдел, братская партия. Значит, так надо, если отправили такой фильм. А на экране: — Эта любовь дает мне счастье и гордость! — заявляет юный пастух старшим членам своей семьи. — Я боюсь, чтобы это не испортило тебе жизнь, — тревожится мать. — Старший товарищ не научит его плохому, — сурово возражает отец. Черт. Мы и не знали, что в социалистической Монголии вот так относятся к гомосексуализму. Товарищи, да ведь они в него шагнули прямо из феодализма. А возможно, в развитии сюжета они будут преодолевать свое прошлое? А-а-а! Вот и кульминация — общее собрание прорабатывает наших любовников. Народ волнуется в большой юрте, стол застелен сукном, председатель звонит в колокольчик: — Пусть наши, так сказать, друзья объяснят коллективу свое поведение. Много лет мы боролись за социализм! (Аплодисменты.) Случались и раньше подобные факты, мы их не афишировали... А над головой у председателя, слева и справа, укреплены к походному войлоку полога портреты товарища Сухэ-Батора и маршала Чойболсана, и выражение лиц у них странно принаряженное... Женщина с орденом на груди сжимает в кулаке меховой малахай и выкрикивает: — Эти моральные отщепенцы бросают вызов всем честным труженикам! — И срывает гневную овацию всей этой, так сказать, красной юрты. А старший пастух выходит и говорит: — Я полюбил его всей душой... и всем телом. Вы можете меня судить и расстрелять, но я ничего не смог поделать с собой. Но верьте: я старался учить его всему хорошему! И — представьте себе! — он переламывает настроение этой колхозно-овцеводческой общины, и она ему сочувственно кивает и аплодирует. А младшего встречает смехом и свистом! И он оправдывается: — Я ничего не мог поделать! Сначала я не понимал, чего он от меня хочет. А потом он подчинил меня своейволе... Драма, короче, страшная. Он предал своего старшего любовника и попытался начать чистую жизнь. А тот все приезжал к нему и снова склонял к сожительству. М-да. А потом старший погиб во время грозы и бури, спасая колхозный скот. И хоронили его торжественно всем колхозом. А младший страшно каялся и лил слезы на его могиле. А в конце ехал по степи и пел счастливую песню об их любви, ушедшей навсегда... Народ был просто громом поражен, в смысле кинозрители. Гомосеков все брезгливо ненавидели, а вот эта драма просто заставила расчувствоваться. — Тоже люди, понимаешь... — Тоже любят... — Слушайте, но кто мог ожидать, что монголы залудят такую мощную работу! — А ведь это, ребята, и на Золотого Льва натянуть может... и на Оскара! То есть обсуждение приняло необычно живой характер. А фильм поставили на специальный приз по ходу идущего конкурса. Ну, на первое место все же нельзя: гомосексуальная тема как-никак, однополая любовь, идеологически все же не очень. Но — национальная своеобычность. А вот оригинальность темы, смелость режиссерская, нетривиальная коллизия... и камера-то не такая плохая, и игра актеров, товарищи! — как это все без лишних эмоций, все изнутри показывают, по Станиславскому... Короче — фильм что надо. Высокое фестивальное начальство, которому прохлаждаться некогда, потребовало фильм себе на просмотр. Они первые четыре смотрят: для порядка, — кому призы давать и премии. Смотреть все им некогда. А монгольская группа уже подъехала. И в малом спецзале, в уголку за пультиком, лампочка на черном щупальце пюпитр освещает, монгольский переводчик излагает события: — Здравствуй, Цурэн! Как скот, здоров? — Спасибо за лекарство, Далбон! Те четыре овцематки, что болели, теперь совершенно здоровы. Начальство терпеливо ждет, когда начнется гомосексуальная любовь. Оно проинформировано в деталях и тоже хочет приобщиться к оригинальному монгольскому кино. А разговоры все о поголовье, о методах содержания скота. О повышении рождаемости овцематок и выживаемости ягнят. Привес обсуждают — плановый и сверхплановый! И голосуют за резолюцию всем собранием. Стоп! — говорит секретарь по идеологии Республиканского ЦК, он же куратор фестиваля. — Вы эту производственную драму нам совать бросьте. Мы понимаем ваши сомнения, но, чувствую, вы просто заробели! Свет вспыхивает, фильм останавливается, монгольский переводчик краснеет. Мнется неловко. — Ничего не стесняйтесь! — говорят ему. — Мы все понимаем. Это искусство. Национальные традиции уважаем. Реалистическая форма, социалистическое содержание. Так что — переводите точно! С переводят пот льет: на таком уровне прессуют! — и переводит: — Может быть, тебе лучше поехать в город? — (говорит сыну-скотоводу ласковая мать.) — Ты сможешь выучиться на учителя или инженера, люди будут тебя уважать. А отец ей возражает сурово: — Сотни лет наш народ выхаживал скот в этой суровой степи. Это наше богатство. Даже на монете скотовод скачет за солнцем! И долг нашего сына — быть там, где трудно. Там, где нужнее родине. Руководящие товарищи раздражаются. У переводчика сконфуженное лицо, но упирается на своем как баран. А любовники под одеялом рассуждают о выхаживании недоношенных ягнят! В зале посмеиваются. — Так, — принимает решение секретарь по идеологии. — Нечего тут глаза нам замазывать. Давай сюда старого переводчика! Бегут за Познером. Познера нигде нет. Долго ищут, приставая ко всем. В конце концов вышибают закрытую дверь и вытаскивают его из комнаты тугих девочек. Познер необыкновенно благодушен, белозубо обаятелен и поддат. Не совсем понимает, куда и зачем тащат. В конце концов пихают его за пульт. С наказом: — Переводи, как тогда! На экране овечье стадо, и болезненно подпрыгивающий в седле пастух поверяет пространству, лаская парнокопытных счастливым взором: — Сначала мне было больно. Я стыдился своего желания. А потом стал хотеть этого ощущения. — Механической гайморитной скороговоркой строчит гундосо Познер классический киносинхрон. Руководящие товарищи замирают. Непроизвольно сглатывают сухим горлом. — Стоп! Сначала поставьте! И Познер гонит эту скотоложескую гомосексуальную эротику. Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и де Саде. После чего удивительным и нетипичным фильмом заинтересовались в ЦК Узбекистана. Щекочет тема и обжигает. Эдакая клубничка с монгольским кумысом! Над фильмом засиял ореол стильного. В ЦК пригласили монгольского переводчика и выгнали вон и его. И снова позвали Познера. А он уже прет с креном на автомате без заднего хода: а, завтра забудется. Короче, они пришли к выводу, что из неловкости и конспирации монголы как бы маскируют в СССР свой фильм под скотоводческий, хотя на самом деле он о трагедии феодальной любви, наказуемой социалистическим законом. Работа за гранью риска, безоглядно откровенная и поразительно народная по душевности характеров. И фильму дали «Специальный Приз». С формулировкой: «За нетрадиционное освещение современной проблематики тружеников монгольской степи». Прессе, конечно, все было прекрасно известно про настоящий перевод и про попытки авторов фильма скрывать истинный смысл работы и стесняться его. Поэтому корреспондентка журнала «Искусство кино» постаралась построить вопросы своего интервью как можно тактичнее: — Скажите, пожалуйста, — наклоняла она декольте под нос монгольскому режиссеру, скромному молодому человеку, похожему на Джеки Чана в замшевой куртке и черных очках, — как вы пришли к основной теме вашего смелого фильма? — Эта тема волновала меня всегда, — отвечал он. — У нас вообще весь народ этим занят. Это часть нашей культуры и истории. — А как вы относитесь к женщинам? — Женщина — это друг мужчины, помощник, товарищ в партийной работе. — А какие мужчины вам нравятся?.. — Храбрые, сильные, работящие. Настоящий друг не бросит тебя никогда! — А вас когда-нибудь бросали друзья? — расхрабрилась журналистка в легком головокружении от откровенности темы. — Случалось, — режиссер вздохнул. — Вы... сильно переживали? — Конечно. Кто бы это не переживал? — А... если мужчина любит женщину? — В этом фильме меня это не интересовало. Я поставил перед собой задачу раскрыть основную тему. И чувства между мужчиной и женщиной тут могли только помешать, отвлечь от более важных переживаний. Помыслы героев имеют иное направление, понимаете? — Вы верите в любовь? — Разумеется. — Как вы думаете, главный герой утешится после своей трагедии? — Он молодой, ищущий. К нему нашел подход секретарь комсомольской организации. Там уже возникло настоящее взаимопонимание. — Так что можно сказать — настоящее счастье всегда впереди? — Конечно. Как всегда. — А... это чувство не осложняет жизнь героя? — Какое? — Ну... главное? — То есть любовь к основному делу? Конечно осложняет. Да еще как... Но в этом и счастье! Это делает жизнь богаче, наполняет ее смыслом. Журналистка озаглавила свое интервью «Любовь по-монгольски» и по возвращении в Москву сдала в «Искусство кино» сенсационный материал, первым результатом чего явилось вышибание ее с работы с треском, а вторым — модернистские слухи об ее жизни в коммуне тибетских гомосексуалистов. Но. Но. Фильм полгода спустя был представлен на Московский кинофестиваль!! И тусовка ломилась на него, куда там Антониони. И получила свои удои овцематок и ремонт кошар. — Сволочи, — сказали любители кино. — Уроды. Это же надо — переписать весь звук! Светское-то общество, имея доступы к информации, знало достоверно: Москва приказала своим меньшим монгольским братьям превратить прекрасную народную трагедию однополой любви в производственный роман; соцреализм хренов. — Вы знаете, в чем там дело, что они говорили на самом деле? — передавали друг другу со вздохом любители... Мат входил в моду эстетствующих салонов. Познера вызвали в Идеологический отдел ЦК — уже Всесоюзного, и вставили ему фитиля от земли до неба. Познер держался на пытке мужественно. Показывал номер партийного билета и клялся под салютом всех вождей, что переводил с листа, а точнее — просто читал, то, что ему клали на пульт. Знал бы кто? — сдал гадов на месте: но в темноте лиц не видно! При этом он был такой обаятельный и преданный, проверенный интернационально-коммунистический и полезный радиопропаганде на всех языках, а глаза честней сторожевого пса... поднявшаяся в замахе Руководящая Рука погрозила пальцем и отослала выметающим жестом. Плюнули и спустили на тормозах. Но вспоминали долго, и до конца не верили, что гомосексуальной любви не было.
Хочется русской прозы. Полчаса проторчала перед полками в Библио-глобусе... ужас, мучение... выбирать, по сути, приходится между новой Соломатиной и новым Аксеновым - остальных я просто не знаю (а кого знаю, того не хочу, такие дела). Маканина не хочу, Санаева не хочу и Славникову не желаю. ...Но до чего же эти мейнстримовые романы крохотные, прямо-таки фитюлечные. Тратить на них деньги из-за этого особенно жалко. Чего бы все-таки почитать?
Лак ложится ровно и красиво. Ногти приобретают приятный золотистый цвет. Ничего вызывающего, только плавные линии и теплые цвета. Сегодня бал. Я дую на ногти, чтобы быстрее высохли и снова смотрю в зеркало. Глаза аккуратно подведены черной тонкой линией. Слабые золотистые тени. Эти маленькие ухищрения делают мои глаза ещё выразительнее. Они просто светятся на моём лице - прекрасные глаза глубокого сапфирового цвета. Не слишком длинный ряд верхних иссиня-черных волос обрамляет почти треугольное лицо, а нижний почти достигает талии. Ничего воинственного в моём облике нет - только нежность и хрупкость. Отец будет в бешенстве. -Ваше Высочество, церемония начинается, - слуга робко заглянул в дверь. -Иду, - ногти высохли. Так, поправим сапфировые серьги. Я поднимаюсь на ноги, и струящиеся шелка цвета золотистого солнца издают легкий шелест. Мягкие кожаные туфли позволяют мне идти бесшумно. Длинными коридорами я иду в главный зал, где остальные члены семьи дожидались только меня. Сегодня отец собрал лучший цвет королевства, чтобы объявить своего наследника. Слуги кланяются и отступают. Дворецкий Конан взглянул на меня неодобрительно. Он всегда так на меня смотрит, но не смеет произнести ни слова. Я киваю, и он распахивает передо мной двери. Его звучный, с металлическим оттенком голос возвестил: читать дальше -Его королевское Высочество, старший сын короля Мирейи Регила Катани, Лилиан Катани!
Кто-нибудь это читал??? А то пародия уж больно душевная...
С тех пор меня хотели гарнизоном, Любым трактиром, целым кораблем, И только папа обходил сторонкой, Хотя и был изрядным кобелем…
И после этого я уверяю, что у нас яой не издают... ненен, беру слова обратно, не только издают, но и приличными тиражами.
Еще интересность из книги Эрлихмана. читать дальшеИсторический Артур мог быть (по материнской линии) праправнуком Коэля Хена (Старого), последнего "дукса Британии", охранявшего стену Адриана. Это правитель хорошо известен детям - стишок про него начинается "Старый дедушка Коль был веселый король..."
***
А это посвящается Malum Universum. читать дальшеВсякие версии насчет Грааля читала, но что это изумруд, выпавший из короны Люцифера на голову Адаму... что курили гностики?
Вот, кстати, один из самых известных граалей: чаша из собора Св. Марии в Валенсии (агат, халцедон, жемчуг, рубины, изумруды) Правда, украшена надписью на арабском языке, но кого волнует? Папа Бенедикт чашу одобрил, дипломатично назвав "самым прославленным сосудом в мире".
Ретро-будущее образца 1973 года – без спецэффектов, айфонов и интернета (роль гугля яндекса выполняют особые старички). Еды нет, воды нет, нефть, судя по всему, закончилась. В середине фильма кратко упоминается экологическая катастрофа, прикончившая флору и фауну, но людей отчего-то не затронувшая – только в Нью-Йорке живет 40 миллионов дармоедов, нет, не китайцев. Мало кто работает, но паек, похоже, выдают (!). Жилфонда тоже не хватает: беднота спит где попало, благо парниковый климат позволяет; герой-коп (Хестон) роскошествует в захламленной однушке на пару со старичком-книжником; один из безымянных отцов богач уютится в пентахаузе со спальней, горячей водой и встроенной «фурнитурой». В пентхаузе его и забивают монтировкой - камеры слежения поломались, а деталей для ремонта не найти. Труп увозят на помойку, неверный коп Хестон по-хозяйски складывает в наволочку чужие продукты и употребляет «фурнитуру», а чего добру зря пропадать? Фильм вообще этак по-простецки циничен (и цинично прост). Самая сильная сцена – как Хестон со старичком вкушают экспроприированные деликатесы: зеленый салат и мясцо. КАК! гастрономический экстаз. Тем более странным кажется финал: и с чего такой ужас? всего-то трупы на комбикорм пускают. Неожиданно не то, что пускают, а то, что дешевый источник белков так плохо освоен. Положа руку на сердце – вы верите, что при продолжительном голоде людоедство не станет обыденным? С высот 2009 г., где аль-Атоми и прочий пост-ап: решительно нет. В итоге, осталось ощущение "отличный фильм гуманизмом испортили".
Смотрю старинную (мне ровесница) дистопическую фильму "Сайлент Сойлент Грин". А там диалог мента с проституткой: - Фурнитура? - Йес. - Встроенная или частная? - Встроенная. Не отсюда ли Ёсихара идею подхватила?
***
Oh jeez. Девица соблазняет героя на onenight stand знаете чем? - горячим душем и яишницей на завтрак. И это очень гламурно по местным меркам. Сцена зачистки стихийной демонстрации с помощью бульдозеров - тоже отменная режиссерская находка.
Новая книжка Веллера, с московскими байками, оказалась очень смешной. Балагурство высшего класса, что там говорить, умеет.
- Мне сообщили, что у вас сегодня день рождения. - У меня сегодня день смерти. - Это первоапрельский розыгрыш? - Это конец света! - Чтобы ни случилось, я хочу преподнести вам свои поздравления... - Преподнесите их своему президенту, и прямо сейчас. - С чем?... - С тем, что его лучший друг заболел злокачественным размягчением мозга. Решил покончить политическим самоубийством. - Вы ранены? - Я - ранен?!! Да я убит! Можно сказать, попадание в сердце. - А почему кровь на плече? - Сползла... (диалог Егора Гайдара и посла США Пикеринга )
читать дальшеЯ щитаю, что про Большую П. именно так и надо писать, с йурморком. Пелевин в этом смысле еще прекрасен, даа.
Как-то я стремительно мутирую в состояние "до чего же здесь скучно". В собственных записях комментировать лениво, а уж к ПЧ и вовсе давно не заглядываю (те, впрочем, платят мне взаимностью) как-то все безрадостно, здоровье хреноватое, настроение унылое, хотя обычно осенью мне хорошо, интровертно
Лежать под капельницей по-беложенскому оказалось приятнее, чем я ожидала. Во-первых, вместо иголки в вене тонкая пластиковая хренька. Во-вторых, сестричка бегает, подушки поправляет, выслушивает нравоучительные речи и только что пятки не чешет. Ну да! за такие-то деньги... Диагноз у меня простой, чего-то там частичная блокада... ножки пучка гисса? не помню, но оно, кажется, врожденное. Живительная эвтаназия, несомненно, поможет.
Очень хочется хорошо написанную книгу. Прочесть. Не переводную. От науч.поп.диеты наконец возникло ощущение кислородного голодания. Яду мне! яду! В электричке за час проглотила "День опричника" - то ли я не в настроении, то ли в романе стиль сильно скачет. Это даже не "а в скобках простым языком..." - текст кривляется-кривляется, глумливо пузырясь "удами" и прочими "исполатями", потом резко!выпадает куда-то... в "гуманитария с мгу, хуле". Плохо не то, что выпадает, а то, что резко. Тяга к прекрасному отчасти угомонилась, но завтра явно снова вгрызется в печень. Так что вопрос актуален.
читать дальшеДобропорядочная семейка из вареного как ком макарон архитектора и слегка лошадеобразной пианистки прикупает приобретает себе сиротку "из далекой страны" взамен несостоявшегося третьего ребенка. Новый ребенок похож на Венди Адамс, носит бархотку на шее и платья фасона "викторианское дитя в гробу", рисует гуашью и говорит подчеркнуто вежливо. Все признаки ведьмы! Полфильма и пару сорванных оргазмов спустя в мачехе уже вовсю бушует ревность!!!11111 подозрительность, но отчим несокрушимо встает на путь инцеста сторону нимфетки - дитя невинно (кто бы сомневался). Отеческий потрах "дочурки" вовсю намечается - ночь, вино, домино чорное платье, но... камера стыдливо затуманилась добродетель сдержала перо сценариста, педолюбия не случилось (расплата за желание, впрочем, наступила). Фильм безбожно, безбрежно затянут, прост как коромысло и до непристойного жадно давит на кнопки. По выходу из зала, на свежий октябрьский воздух, мыслей имела две: 1. с такими талантами надо в чайлд-порно, дура, 2. главные герои похожи на фаянсовые манекены с органчиками в голове. что-то человеческое в них проступает, только когда им в мякотку вонзаются адские вилы, не раньше. знаете, какая сцена в фильме самая кошмарная? когда мать-героиня, показывая на кадку с розами, говорит "а младшенькую мы похоронили здесь, теперь она живет в цветах"... элегия, ятьятьять. надеюсь, дама хотя б не скушала плаценту?
зы. я б еще порассуждала, что "добрые" родители в фильмах подобного рода отчего-то выглядят куда мерзее "демонических" детей, а здесь и некая мораль насчет родительских чувств, которые надо куда-то обратить, но отчего-то не на своих живых детей, присутствует, но фильм таков, что, ей-богу, долгих речей не стоит.
зызы. эстонцы улыбаются и машут.
зызызы. полфильма думала, что у нее без бархотки голова отвалится. аллюзии, мать их.