Результат излишне рьяного чтения поздневикторианских ghost stories. Вопщем....
Warning: рейтинг! занавески! хрень за занавесками! хрень с занавесками! главные герои
читать дальшеВ 18-- году я неожиданно унаследовал небольшое состояние, что позволило мне, наконец, отрясти со своих ног красный прах Индии, оставить правительственную службу и вернуться в Англию, где я к тому времени не был уже добрый десяток лет. Покойного дядюшку Альберта я за всю жизнь видел от силы три раза, поскольку моя покойная мать отчего-то не жаловала его, так что наследство свалилось на меня, как снег на голову.
Признаюсь чистосердечно, что сельского сквайра из меня не вышло. После скучного лета я с облегчением покинул суррейскую глубинку, передав ключи от старого дома приятной американской семье, обремененной пятью детьми. После этого я целый год вел жизнь лондонского холостяка, скромную и размеренную, пока не произошло одно, на первый взгляд малопримечательное, событие.
Помню, тот октябрьский вечер выдался на редкость промозглым и, чтобы укрыться от дождя и порывов ветра, я зашел в захудалую лавчонку в переулке, больше похожем на тупик. Она представляла собой нечто среднее между антикварным магазином и лавкой старьевщика, и на всей рухляди, загромождавшей ее, насколько удавалось разобрать в полумраке, лежал слой нетронутой пыли. Хозяином был тщедушный, сутулый старик в очках с непомерно толстыми стеклами, которые тоже казались тусклыми и запорошенными пылью. Какое-то время я делал вид, что разглядываю выставленный на продажу хлам - главным образом, медные чайники, потускневшие зеркала и разрозненные сервизы, - а сам, тем временем, втайне наслаждался теплом. Для приличия следовало что-нибудь купить или хотя бы осведомиться о ценах, и я уже начал присматриваться к толстому позолоченному будде, сидевшему на одной из полок с умудренным и глупым видом, когда мое внимание привлекла небольшая картина, стоявшая в углу. Освещение в лавке давали лишь две тусклые керосиновые лампы, поэтому, чтобы различить, что изображено на полотне, мне пришлось приблизиться к нему вплотную, а затем попросить хозяина поднести лампу поближе.
И вот, что я увидел: Картина, написанная в темных тонах, изображала угол какой-то комнаты. Освещал ее, похоже, свет догорающего камина. Несмотря на то, что из всей обстановки на картину попал только угол туалетного столика, на котором стоял кувшин, да кусок ковра на полу, становилось понятно, что вся мебель в комнате старая и обшарпанная. Центр картины занимала тяжелая багряная портьера, очевидно, закрывавшая окно, и, если хорошо присмотреться, то обнаруживалось, что в ее складках вырисовывается странное перекошенное лицо - только лицо, но не туловище, - и, чем больше я на него смотрел, тем отвратительнее оно становилось. На нем, казалось, совершенно не было глаз, а на месте носа зияла впадина, зато рот - или пасть - представлял собой кривую щель, один угол которой был задран неестественно высоко. Чудилось, что лицо то ли отвратительно ухмыляется, то ли собирается закричить. Словом, это была на редкость омерзительная физиономия.
Хозяин, почувствовав мой интерес, безбожно задрал цену, так что покупка обошлась мне в пять фунтов. Я договорился, что картину завтра доставят ко мне на квартиру, и покинул лавку, обогащенный адресом художника, заложившего ее несколько недель назад. Должен сказать, что при солнечном свете впечатление от ужасного лица несколько ослабело, но стоило дневному свету потускнеть, как оно возвратилось, так что, в конце концов, я распорядился свернуть мое приобретение и убрать в шкаф. Не могу назвать себя излишне впечатлительным или настроенным мистически, однако было в этом изображении нечто чрезвычайно нервирующее. Я почти готов был поверить, что его нарисовали с натуры, как ни эксцентрично это звучит. Некоторые события, пережитые в Индии, оставили меня с убежденностью, что даже мудрецам по-прежнему неведомо многое.
Однако прошло не меньше недели, прежде чем я решился отправиться по адресу, которым снабдил меня тщедушный старик. Художник жил в Фулхеме, в довольно опрятном кирпичном доме. По картине у меня сложилось впечатление, что он должен быть худым, темноволосым и смуглым, вероятно, изнеможденным чахоткой или экзотическими привычками вроде пристрастия к опиуму и абсенту, то есть, похожим на обитателей Монмартра, знакомых мне не столько по недолгому пребыванию в Париже, сколько по французским романам. Но Себастиан Дарси оказался сероглазым блондином с приятным и простодушным лицом, на котором играл здоровый английский румянец. Он снимал у своей тетки светлую комнату на втором этаже террасного дома, обставленную дешевой мебелью и обклеенную обоями отвратительного желтого цвета. Компанию ему составляла тощая кошка пугливого вида, носившая пышное имя Касильда. Чтобы усадить меня, хозяин стряхнул ее со стула, и она забилась в угол.
Когда я завел речь о купленной мною картине, Дарси заметно смутился, но ни словом не подтвердил мои подозрения. Со своей стороны я, разумеется, не стал настаивать. Следовало откланяться и уйти, однако мне помешали некоторые соображения. Знакома ли вам ситуация, когда человек, которого вы только что встретили, вызывает у вас безотчетную неприязнь или симпатию, настолько сильную, что оккультисты полагают ее признаком интимной связи двух душ на астральном уровне. Именно такие чувства я испытал, когда поднялся по скрипучей лестнице и увидел невысокого блондина, который порывисто поднялся мне навстречу из-за мольберта. Так что я намеренно затягивал визит и, наконец, предложил ему нарисовать мой портрет - предложение, от которого он едва не отказался, отговариваясь тем, что он не очень опытен в портретной живописи, и в подтверждение показал на набросок спящего персидского кота, над которым он как раз трудился, когда я вошел.
Но я все-таки настоял на своем и через два месяца получил довольно сносный портрет, на котором я сижу, утомленно подперев голову рукой.
А еще месяц спустя мы вдвоем уехали на Материк.
Не могу с чистым сердцем заявить, что со временем я всерьез отчаялся узнать какие-либо подробности об отвратительной картине, спрятанной в шкафу на моей лондонской квартире. На самом деле, за год, проведенный в странствиях по континенту, я почти не вспоминал о ней, а по возвращении в Лондон чувство такта не позволяло мне слишком настойчиво возвращаться к этому предмету. Тем не менее, некоторые намеки, брошенные Дарси, не дали мне избавиться от подозрений, что с картиной связана какая-то мрачная история, настолько неприятная, что моему другу не хочется вспоминать о ней. Я уже совсем было склонялся к мысли, что никогда не узнаю правды о лице за портьерой, когда Дарси наконец сам решил познакомить меня с ней.
Стоял сырой февральский вечер. Стемнело так внезапно, что свет пришлось зажечь на час раньше, чем обычно. Я лениво просматривал биржевые сводки, которые не прочел с утра; Дарси стоял у окна и, отдернув штору, смотрел на улицу. Неожиданно он позвал меня, и, обернувшись, я увидел, что дождь за окном сменился густым снегопадом.
- Совсем, как тогда... - задумчиво произнес Дарси. - Арчер, я ведь не рассказывал вам, как был создан этот портрет?
Несмотря на странный выбор слова - портрет! - я сразу понял, о чем речь, и, естественно, покосился на упомянутый предмет; после переезда на Гросвенор-сквер он по настоянию своего создателя был извлечен из забытья и занял почетное место над камином в курительной комнате. (Последнее - уже по моему настоянию, поскольку мне не понравилась идея день за днем созерцать этого монстра на стене гостиной и уж тем более - встречаться с ним взглядом, пробуждаясь ночью.)
- Что ж, думаю, теперь я готов поделиться этой историей, - сказал Дарси, устраиваясь в кресле и придвигая поближе графин с бренди. - Но сперва, думаю, мне надо выпить. Кстати, Арчер, вы будете первым, кто ее услышит, потому что... впрочем, вы сами сейчас поймете, почему.
И не прошло и часа, как я действительно понял...
****
Из-за аварии на линии поезд сильно задержался, так что добраться до Уи--бери ему удалось только к пяти часа пополудни. Харпера, естественно, нигде не было видно. Он либо устал ждать и убрался восвояси, либо по обыкновению забыл о собственном приглашении. Крохотная деревенская станция была совершенно пуста, и кроме Дарси на перрон никто не сошел. Дежурный по станции не мог ничего толком объяснить и явно не питал желания задерживаться на свежем зимнем воздухе дольше необходимого. Дарси кое-как уговорил его присмотреть за багажом, клятвенно пообещав вернуться за вещами до завтрашнего полудня (и подкрепив словесные аргументы несколькими монетами), а сам решил отправиться на ферму Болсонов налегке и пешком. Выступать следовало в спешке, поскольку до фермы, по словам дежурного, было не меньше семи миль пути, а, между тем, дневной свет стремительно мерк и на южном горизонте громоздились угрожающе темные тучи. Впрочем, в путь Дарси отправился с легким сердцем, поскольку не видел никаких причин волноваться. Семь миль, пускай и по холмам, казались ему легкой прогулкой.
Он успел пройти не более трех миль, когда тучи надвинулись, загородив небо, и из них повалил густой мокрый снег. Окрестности мгновенно скрылись в белесой мгле; дорога впереди различалась не дальше расстояния вытянутой руки. К счастью, ветер почти улегся и больше не пытался сорвать с путника пальто. О том, чтобы повернуть назад, не было речи - Дарси сильно сомневался, что сумеет найти обратный путь, поэтому он упрямо продолжал двигаться вперед, надеясь, что метель прекратиться так же резко, как началась. Его надеждам не суждено было сбыться. Снегопад не прекращался. Метель действительно вскоре ослабела, но снег продолжал падать с пугающим тихим упорством, которое не предвещало ничего хорошего. За борьбой с непогодой сумрак незаметно сменился темнотой...
- И я понял, что, похоже, совершенно заблудился.
Ситуация начинала казаться пугающей. Вокруг не было видно ни зги. Ферма Болсонов находилась в довольно пустынной части Южных Даунзов, где по мелодраматическим уверениям Харпера можно было блуждать часами, не встретив ни единой живой души.
- Впрочем, всерьез испугаться я не успел.
Ему пришла в голову мысль подняться на один из холмов, что застывшими волнами высились вокруг тропинки - или того, что он принимал в темноте за тропинку. Идея оказалась поистине удачной, так как, взобравшись на ближайшую возвышенность ценой всего пары падений на мокрой траве и пройдя немного по ее плоской вершине, он увидел...
- Внизу, почти у подножья холма, в распадке горел огонек. Словно кто-то вышел на крыльцо с фонарем и призывно им покачивал.
Торопливо спускаясь вниз, он опять поскользнулся, а когда поднялся, огонек больше не светил. Темнота скрадывала расстояния, но он помнил, в какой стороне ему явилось спасительное видение, и поспешил туда. И, о радость! - там действительно стоял дом. Света, сочащегося с небес, хватило, чтобы увидеть проход (или пролом) в каменной ограде, но его было совершенно недостаточно, чтобы разобрать какие-либо детали. Так что дом предстал перед художником монолитной темной массой, в которой едва угадывались окна и дверь. Ни единого луча света не падало из окон. Дарси принялся стучать в дверь, сперва вежливо, потом все сильнее и громче, и звать хозяев, но никто не откликался. Он почти уверился, что дом заперт и пуст, а огонек ему почудился, как вдруг на очередном энергичном ударе дверь поддалась и он буквально провалился внутрь, от неожиданности едва устояв на ногах.
Сначала он, естественно, замер, не понимая, что делать дальше. Внутри дома стояла поистине стигийская тьма. Однако по сравнению с разгулявшимся ненастьем на улице любая крыша над головой выглядела благословением.
- Скажу сразу - дом не был пустым.
Пока он шарил по карманам, надеясь отыскать спички (хотя вовсе не был уверен, что прихватил их с собой и что они не вывалились, когда он в очередной раз упал), до его ушей донеслось негромкое поскрипывание и постукивание. Кто-то двигался над его головой, на второй этаже темного дома. Он снова позвал «Эй, кто-нибудь есть?», но ответом по-прежнему было молчание. На всякий случай он отступил к двери. Внезапно в конце прихожей посветлело, и Дарси обнаружил, что стоит в совершенно пустом холле, в ее конце которого виднелась лестница. Кто-то медленно спускался по ней, освещая себе путь свечой, - на стене появилось колеблющееся пятно света, которое постепенно становилось все больше и ярче.
Наконец, человек, державший свечу, появился из-за поворота лестницы. Это был дряхлый старик, настоящий Мафусаил, облаченный в какое-то подобие потертой ливреи. Дарси обратился к нему со словами приветствия и принялся объяснять, что дверь была не заперта, так что он случайно, ничуть того не желая, ворвался в этот дом. На это старик не ответил ни словом, ни жестом. Пока Дарси, насколько мог коротко и энергично, обрисовывал свое бедственное положение, не забыв упомянуть внезапность разбушевавшихся стихий и название фермы, куда он направляется, старец стоял совершенно безмолвно, вперя в чужака мутный взгляд, в котором не читалось ни капли понимания. Дарси пришло в голову, что старик глухой или ополоумел от старости, как вдруг, все так же безмолвно, тот повернулся и двинулся прочь, слабо махнув напоследок свободной от светильника рукою, что художник счел приглашающим жестом.
Пока гость отряхивался и избавлялся от пальто, старик доковылял до неприметной двери под лестницей и робко (как показалось Дарси) постучал, почти поскребся в нее. Из-за двери не донеслось ни единого звука, но старец выпрямился и жестом показал гостю, что он может войти, что тот и сделал. За дверью обнаружилась гостиная, небольшая и очень скудно обставленная, лишенная каких-либо примечательных украшений, зато с жарко горящим камином, к которому Дарси немедленно устремился. Только теперь он понял, насколько продрог - пальцы, протянутые к пламени, сразу же начало болезненно покалывать.
- Надо сказать, что в гостиной не оказалось никого кроме меня.
Он успел отогреться, осмотреться и устроиться в одном из кресел, когда дверь гостиной опять отворилась и в дверном проеме появилась утлая фигура все того же старика, теперь отягощенная подносом с блюдами и бутылкой. Шаркая ногами, старец приблизился к столу, избавился от своей ноши, а затем, не внимая похвалам и благодарностям, которыми осыпал его гость, заковылял восвояси. Глядя ему вслед, Дарси подумал, что это безмолвное создание напоминает сказочного слугу, изготовленного чернокнижником из некой инертной материи, глины или могильного праха, изрядно обветшавшего, но неспособного остановиться, пока кто-нибудь не сотрет с его лба волшебные слова, - а до той поры вынужденного являться на призыв случайных путников, посетивших эту уединенную обитель...
И тут, словно призванная его мыслями, на пороге комнаты возникла новая фигура.
- Я поспешно поднялся...
Этот человек был почти также стар, как и слуга в ливрее, но если тот выглядел дрожащей, немощной развалиной, то хозяин дома двигался уверенно и держался прямо, несмотря на седовласую голову и глубокие морщины, исчертившие лоб. Дарси приветствовал его и представился, на что хозяин ответил медленным, величавым кивком, а затем столь же царственным жестом указал на накрытый стол. Он оказался не более разговорчив, чем дряхлый прислужник, и за все время импровизированного ужина, состоявшего из старого сыра с хлебом и неожиданно приличного порто, не исторг из себя ни единого слова, реагируя на реплики Дарси лишь сдержанными жестами и покачиваниями головы. Внешность его была примечательной и живописной: в сухом жестком некрасивом лице, обтянутом пергаментной от старости кожей, в выразительном носе, похожем на клюв, который нависал над запавшим безгубым ртом, чудилось нечто чужеземное и принедлежащее иному времени. Одет он был крайне старомодно и потрепанно, но безымянный палец его левой руки украшало кольцо с крупным мутно-голубоватым камнем, отливавшим жемчужным блеском в свете свечи. Иными словами, обликом хозяин дома походил на старого колдуна - или на одряхлевшего монарха, истерзанного мрачными пороками, и венчик седых волос, поднимающийся над его высоким сократовским лбом, напоминал истлевший лавровый венок. Пока Дарси между глотками портвейна рассыпался в благодарностях, старец сидел, откинувшись на спинку старинного жесткого кресла, и сверлил гостя взглядом выцветших глаз, столь же непроницаемым, как темнота за окном. К еде он не притронулся, и на предложение Дарси разделить трапезу ответил во все той же безмолвной и величавой манере престарелого монарха.
- Итак, я болтал и болтал...
...сначала из-за возбуждения, вызванного внезапным избавлением от превратностей погоды, затем из вежливости, подстегнутой щедрыми возлияниями спиртного, наконец, стараясь преодолеть чувство неловкости. Старик то ли внимательно слушал, то ли притворялся, что слушает, а сам, тем временем, не сводил с гостя глаз и покачивал седой головой в такт каким-то своим мыслям. В конце концов, Дарси ощутил, что больше не в силах поддерживать светский тон. У него возникло неприятное чувство, словно он очутился за одним столом с древней мумией, ожившей ровно настолько, чтобы двигаться и смотреть в сторону визитера, но не более того. Впечатление усиливалось общей ригидностью позы и жестов хозяина, скорее всего, вызванной старческой негибкостью суставов. Тем не менее, стоило художнику завести речь о том, что, пожалуй, пришло время отправиться дальше и перестать злоупотреблять гостеприимством, тем более, что час, вероятно, очень поздний (на камине стояли часы, но их стрелки не двигались, застыв на одиннадцатом часу то ли утра, то ли ночи), как старик с внезапным проворством поднялся и, подойдя к окну, выразительным жестом отодвинул занавесь; и Дарси к своему изумлению обнаружил, что снаружи по-прежнему валит снег, даже более густой, чем раньше. Только теперь до него донеслись завывания ветра, хотя настолько тонкие и слабые, словно метель бушевала не за стенами дома, а где-то в отдалении. Хозяин наградил гостя взглядом, в котором при определенной доброжелательности можно было прочесть лукавость (или же странное злорадство, если не откровенное торжество), отпустил штору и, вернувшись к столу, взял с него колокольчик и позвонил. На звон приплелся все тот же дряхлый слуга, двигаясь со скоростью хромого краба, и тут хозяин поразил гостя...
- Он наконец-то открыл рот и заговорил...
- Джонс, отведите гостя в красную спальню.
- В красную спальню? - переспросил старец, кажется, несколько оторопело.
- Да-да, - нетерпеливо повторил хозяин голосом низким и гулким, хотя и несколько подпорченным старческим дребезжанием, - в красную спальню. - И, удостоив Дарси последним царственным кивком, поднялся и чинно удалился из комнаты.
- Извольте идти за мной, сэр, - произнес слуга с видом, полным смиренной покорности перед судьбой, и Дарси не осталось ничего другого, как последовать за этим престарелым чичероне - сперва обратно в темный холодный холл, затем вверх по лестнице - до отведенной ему комнаты.
По дороге он попытался разговорить своего провожатого и хотя бы узнать у него имя хозяина дома, но на старика снова напала немота, а кроме того, он так кряхтел и отдувался, что, вероятно, ответить было выше его немощных сил. Пока старец готовил комнату, на Дарси наконец-то навалилось чувство усталости, вполне объяснимой, но от этого не менее невыносимой. Он едва дождался, пока слуга покинет комнату, после чего, сняв только верхнюю одежду и обувь, упал в разостланную постель и немедленно забылся сном.
остальное в комментариях